Что нужно, чтобы человек смог жить 200 лет

Академик Сергей Лукьянов: когда научимся редактировать геном, 200 лет жизни будут реальны.

Есть ли вред от редактирования генома? Как готовят школьников к поступлению в медвуз?
Об этом и многом другом рассказывает ректор Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н. И. Пирогова, академик РАН, генетик Сергей Лукьянов.
Александр Мельников, «АиФ»: Сергей Анатольевич, почему наших биологов за границей трудо­устраивают охотно, а врачей – нет? Они должны переучиваться. Наши дипломы не признают, потому что медобразование хуже?
Сергей Лукьянов: Не совсем так. В западных странах, чтобы работать с пациентами, одного диплома врача недостаточно. Там нужно пройти ещё и аккредитацию. Этот дополнительный экзамен на оценку практических врачебных навыков и знаний надо сдать всем – и тем, кто обучался там, и тем, кто приехал из других стран. Сегодня у нас в России также вводится система аккредитации. В нашем университете она уже работает, и выпускники её обязательно проходят после получения диплома. Подготовка у нас отличная, и я знаю, что наши выпускники легко проходили аккредитацию за рубежом и даже становились лидерами в своих специальностях.

Фармацевтический бум

– С биологами же всё иначе. Так как они не работают с пациентами, диплома для них достаточно. В 1990-е многие уезжали, потому что наука очень плохо финансировалась. Сейчас уезжают гораздо меньше, многие возвращаются. Биологи востребованы на родине, они получают гранты от государства, да и компании, заинтересованные в инновационных научных разработках, выделяют им деньги на исследования. В целом у нас сформировался рынок научных исследований. Ведь есть задача государства обеспечить страну отечественными лекарствами на 80%, и ученые-биологи в этом активно участвуют.
Скорость развития нашей фармацевтики поражает. По уровню знаний и технологиям мы можем посоперничать с Западом. У нас объём финансов в этой сфере, конечно, меньше, но я уверен, что мы будем лидерами во внедрении новых технологий. Наши фарм­компании заряжены на успех не только в России, но и за рубежом. Такой бум был 20–30 лет назад в США. Но там он уже прошёл, а у нас, наоборот, начался.

– В ближайшее время появится препарат от болезни Бехтерева и псориатического артрита. Это тяжёлые аутоиммунные болезни – при них иммунная система проявляет агрессию против своего же организма. Препарат открывает принципиально новый подход к лечению таких заболеваний. Это моноклональные антитела, которые прицельно уничтожают иммунные клетки, осуществляющие аутоагрессию. Сейчас есть лекарства, которые снижают силу воспалительного процесса при аутоиммунном заболевании, но только наш препарат направлен на прицельное уничтожение агрессивных иммунных клеток. Мы завершаем стадию доклинических испытаний. Западные фирмы с подобными разработками за нами не успевают. Надеемся, принцип, лёгший в основу создания нашего лекарства, можно будет использовать для других аутоиммунных болезней – ревматоидного артрита, системной красной волчанки, сахарного диабета 1-го типа, рассеянного склероза.
– Сейчас самая многообеща­ющая тема – редактирование генома. Вы генетик. Вам это близко?
– Мы активно занимаемся геномным редактированием, но только не на людях. Сегодня его ещё мало где можно использовать в практической медицине.


– А китайские близнецы, которым отредактировали геном, чтобы они стали устойчивы к ВИЧ?
– Польза таких вмешательств неочевидна. Есть данные, что у людей с особой мутацией, из-за которой они не болеют ­СПИДом, здоровье слабее, чем у остальных. Плюс, если аккуратно принимать роды у матери с ВИЧ, ребёнок не заболеет. Так что эта громкая история имеет не очень большое медицинское значение. Есть другие случаи, где редактирование генома более оправданно. Например, если при наследственной глухоте родители заведут ребёнка, он обязательно тоже будет глухонемым. Но им можно подарить счастье иметь здорового ребёнка, если отредактировать мутации, с которыми связана эта болезнь. Мы владеем такой технологией, но пока не можем применять её на людях.

– Как генетику вам не кажется, что редактирование генома может быть опасным?
– Наоборот, как генетик я считаю иначе. Предположим, редактирование генома приведёт к незапланированным изменениям. Но наш геном так велик, что они вряд ли будут существенны. Как вид мы очень устойчивы и успешны. Геномы людей отличаются миллионами изменений, и мы все живём. Стопроцентной гарантии никто не даст. Но это относится не только к генетике, но и к фармакологии, и ко всем медицинским технологиям. Почему же люди не боятся их так, как генной инженерии? Может, эти страхи обусловлены тем, что многие воспитаны на фильмах о мутантах?
– Главнейшая проблема – продление жизни. Биогеронтологи говорят, что наш предел – 120 лет.
– С нашим нынешним геномом это действительно предел. Но когда мы поймём, как он работает, и научимся его редактировать, 200 лет могут оказаться вполне реальны. Ведь биологические системы живут очень долго. Есть животные, которые не стареют. Даже у близких видов продолжительность жизни может отличаться в десятки раз. Разные породы мышей живут от 2 до 40 лет, рыбы – от нескольких месяцев до десятков лет. Значит, и люди могут жить много дольше.
Мы изучаем эту проблему с точки зрения иммунитета. Уже в 20 лет начинается обратное развитие тимуса. В этом органе формируются иммунные клетки (их называют Т-клетки). Дальше тимус деградирует, новые Т-клетки не образуются, а уже существующие запрограммированы на определённое количество делений. Они участвуют в защите нас от инфекций, формируя иммунитет к ним. Но примерно в 70 лет у большин­ства наступает новый перелом, Т-клетки исчерпывают возможность к делению, и по сути, перестают защищать от незнакомых инфекций. Поэтому пожилым так опасны новые инфекции, им лучше не переезжать и жить на старом месте, где все микробы уже знакомы. А у долгожителей и в 100 лет ­разнообразие Т-клеток такое же, как у 40–50-летних. Мы изучаем возможности передачи этих свойств другим людям.

Обмануть смерть. Как технологии позволят увеличить продолжительность жизни? Подробнее

Врач – профессия № 1

– Каковы сегодняшние абитуриенты и завтрашние врачи?

– Соцопросы показывают, что у школьников профессия врача по популярности вышла на первое место. Я этому очень рад. Конечно, нам необходимо привлекать в вуз мотивированную молодежь, и мы начинаем работать с ними ещё в школе. У вуза есть партнёрские школы со специализированными классами, где углублённо изучают предметы, связанные с медициной и биологией. Плюс мы устраиваем «Университетские субботы». Эти интерактивные лекции неоднократно занимали первое место среди вузов Москвы. Что неудивительно, ведь наши «Субботы» представляют собой научно-популярное шоу, которое интересно и детям, и родителям. Уже 3 года подряд в течение всего лета у нас работает «Школа юного хирурга». Изучают там не только хирургию, есть классы биохимии, генетики, психиатрии и т. д. Занятия проходят на профессиональном оборудовании, на котором работают врачи. Это эндо- и лапаро­скопы, приборы ультразвуковой диагностики, энцефалографы, школьники проводят настоящие операции на модельных объектах. Проект уникален, такого нет нигде в мире. Всё это направлено на знакомство с медициной, с нашим вузом. Многие потом поступают к нам.
– У вас учиться очень сложно?
– Непросто. К сожалению, у нас большой процент отчислений. Учебный график напряжённый, нельзя что-то пропустить, так как потом трудно нагнать. Это особенность обучения врачебной профессии. Мы стараемся помочь студентам и создали систему тьюторов-наставников. Каждую группу первокурсников курирует кто-нибудь из студентов старших курсов, имеющих успешный опыт обучения. Они подсказывают, на что обратить особое внимание, как организовать учёбу, не допустить появления «хвостов». И вообще знакомят с университетом. Для первокурсников это крайне важно, они ведь попадают в новую, неизвестную им университетскую среду. Наш опыт настолько вдохновил коллег из других вузов, что на базе нашего университета был создан Федеральный центр поддержки добровольчества и наставничества в сфере охраны здоровья. Тьюторство реально помогает успешному обучению и экономит студентам время, которого им всегда не хватает.